Традиции партизанской войны у испанского народа ведут свое начало еще со времен двухсотлетней борьбы испанцев с римлянами, когда прославился партизанский вождь Вириат, и были еще более укреплены в эпоху Реконкисты, во время восьмивековой борьбы испанцев против арабского владычества. Испанский крестьянин – прирожденный партизан в силу самих условий его жизни. Крепкий и выносливый, настойчивый и смелый, живущий обычно в нищете и способный, поэтому легко переносить самые большие лишения; привычный в обращении с оружием и легко хватающийся за него для защиты своей семьи, чести и свободы; проникнутый, наконец, глубоким чувством собственного достоинства, гордости и независимости, – такой народ не мог дешево продать свою свободу и подчиниться игу французского захватчика. Население целых провинций, бралось за оружие и вело партизанскую войну. Каждый округ формировал свой партизанский отряд для защиты своей территории и участия в общей обороне. В отряды входило не только все мужское население, но нередко и женское. Партизаны выбирали из своей среды начальника отряда и подчинялись общему руководству местных хунт. По мере того как борьба затягивалась, герильи превратились в постоянные отряды, составленные из остатков разбитых испанских армий, бывших контрабандистов, крестьян, монахов, студентов и др. Герильеры опирались на целые округа и «представляли основу фактического вооружения народа». Отряды были различны по своей численности – от нескольких десятков и даже единиц доходя до нескольких тысяч человек (особенно к концу войны). Численность одного и того же отряда менялась в зависимости от его военного счастья, то, уменьшаясь, то увеличиваясь. Очень крупные отряды были у наиболее прославленных вождей герильи: Мины, Эмпессинадо, Ласи, Вильякампы и др. Все население являлось резервом герильеров, и каждый раз, когда предстояла какая-нибудь крупная или сложная операция, из народной массы выходили сотни и тысячи смельчаков, которые присоединялись к партизанам на время операции, а затем так же быстро возвращались к своим обычным занятиям. Герильеры прекрасно знали местность, в которой им приходилось действовать, все ее выгодные и невыгодные позиции: леса, горы, ущелья, холмы, рощи и т. д. Кроме того, к их услугам было и население, следившее за каждым шагом французов и поставлявшее партизанам тысячи добровольных разведчиков. Тьебо жаловался, что герильеры «имели на своей стороне все население и вследствие этого знали заранее все наши намерения и каждое наше движение, в то время как свои собственные действия им удавалось скрывать от нас с легкостью, приводящей в отчаяние». Действительно, ни посулами, ни угрозами французы не могли добиться от испанского населения сведений относительно партизан, хотя для получения их они нередко прибегали к пыткам.
Герильеры не вели регулярных сражений с французской армией: они их не могли выдерживать как в силу отсутствия военных знаний у большинства командиров, так и вследствие недостаточной дисциплинированности бойцов, отсутствия опыта и навыков регулярной войны. Но «сила национального восстания заключается не в регулярных боях, а в малой войне, в обороне городов, в перерыве коммуникаций противника». А тут испанцы показали себя мастерами! Они вели войну на истребление противника, войну, не ограниченную во времени, но постоянную, без отдыха и передышки, войну неожиданностей, ловушек, засад. Им важно было не столько удержать определенное поле боя, сколько уничтожить побольше своих врагов. Они убивали одиночных французских солдат, захватывали курьеров, прерывали французские коммуникации, всячески мешали снабжению войск и сбору контрибуции с населения, захватывали обозы, истребляли или брали в плен небольшие отряды, а иногда и значительные вражеские соединения. Герильеры жестоко расправлялись с предателями родины, служившими врагу. Мина даже издал приказ о расстреле всякого, кто подчинится распоряжениям французских властей, не будучи принужден к этому силой оружия. Герильеры уделяли внимание и мелкой и крупной добыче: случалось, что они захватывали французских генералов, как, например коменданта Синдад Родрига и вице-короля Наварры.
Эта война страшно истощала французскую армию. «Так как ни один приказ, ни одно письмо не может быть отправлено без сопровождения 150 или 200 солдат, – писал маршал Мармон, – ни одна порция продовольствия не может быть добыта без непосредственного применения внушительной силы, то все войска непрерывно находятся в движении, и они утомляются на самом деле больше, чем во время кампаний, хотя кажется, что они спокойно пребывают на одном месте». Эта необходимость постоянно употреблять значительную часть войск для поддержания «спокойствия» в «завоеванной» стране очень раздражала генералов и ставила их в безвыходное положение. Так, маршал Мармон не решался снять необходимых ему для кампании 7 тыс. солдат с тех постов, на которых они были расставлены для поддержания «порядка» в стране, так как боялся, что это приведет к «потрясению всей страны и потере всех средств существования» французской армии.
Справиться с партизанами французы были совершенно не в состоянии: партизаны были неуловимы. По образному выражению Вальтера Скотта, преследовать герильеров было «делом столь же безнадежным, как гоняться за ветром, а пытаться окружить их – то же, что черпать воду решетом». Приступая к какой-нибудь операции, герильеры всегда обеспечивали себе преимущество в борьбе – превосходство в количестве бойцов или более выгодные позиции. Они всегда нападали неожиданно и брали врага врасплох. Если им случалось встретиться с более сильным врагом, они моментально рассеивались и исчезали. Но и в таком случае они отнюдь не отказывались от борьбы. Наоборот, они так же быстро собирались снова, перегруппировывались, перестраивали свои планы нападения и кончали всегда тем, что преследовали своих преследователей.
В борьбе против партизан и скрывавших их и помогавших им жителей французы прибегали к чудовищным жестокостям. Сульт издал прокламацию, в которой угрожал поступать с герильерами не как с солдатами регулярной армии, а как с бандитами. Тьебо, этот «гуманный» оккупант, который выставил своим лозунгом в отношении непокорного испанского населения – «convaincre pour vaincre» (убедить, чтобы победить), который осуждал бесполезные жестокости других генералов, пытавшихся подчинить испанцев только путем террора, писал: «Война армий имеет свои законы; война народов их не имеет. Поэтому всякое население, которое ведет войну, ставит себя тем самым вне закона, и не действовать по отношению к нему согласно этому принципу значит пожертвовать своей армией». Рассуждая в соответствии с этим принципом, Тьебо оправдывал зверские расправы французской армии над испанским и португальским населением. Сам он в поисках разведчиков во время своих карательных кампаний против партизан поступал обычно так: входя в деревню, он вызывал к себе отцов самых многочисленных семейств и, угрожая расстрелом их жен и детей, которых он оставлял у себя в качестве заложников, вынуждал этих крестьян к даче нужных ему сведений. Он исходил при этом из следующего рассуждения: «Глава большой семьи всегда является хорошим отцом, и нет ничего, чем бы хороший отец не пожертвовал ради сохранения своих детей». Такие невероятные по своей гнусности рассуждения и поступки со стороны генерала, который являлся не самым жестоким среди других представителей французского командования, показывают, что зверские расправы в отношении испанского населения, как и организованное ограбление его, являлись не эпизодами, а методической системой всей военной практики французской армии в Испании. Обладатели более кровожадного, чем у Тьебо, темперамента, как, например гененерал д'Арманьяк, ставили в центре города виселицы, на которых постоянно раскачивались трупы повешенных партизан, причем, когда семьям погибших удавалось взять тела своих близких и похоронить их, сейчас же вешались другие жертвы, независимо от того, в чем они обвинялись, – лишь для того, чтобы виселицы не оставались пустыми и всегда внушали населению соответствующий страх. Деревни и города, оказывавшие французам сопротивление, подвергались жестоким репрессиям. Деревни сжигались, города разрушались. Солдаты грабили, насиловали, убивали. Попадавшие в плен партизаны и население, заподозренное в оказании им помощи, подвергались чудовищным пыткам.
И все же за шесть лет французской оккупации Наполеону и его армии так и не удалось внушить страх испанскому народу. Наоборот, все творимые зверства и насилия вызывали у испанцев еще большую ненависть, еще большую решимость изгнать захватчиков из своей земли, еще большее усиление активности герильеров.
Никакие поражения не могли сломить мужество героического испанского народа, сломить его волю к сопротивлению. Даже пленные испанцы поражали победителей своей гордой осанкой, взглядом, полным гнева и ненависти. Не испанцы, а французы испытывали страх. Испания показала миру, что великой армии Наполеона можно не только сопротивляться, но и бить ее и побеждать.
Александр, Юборг, спасибо! Цитата: Владимир, это большой и интересный проект. С нетерпением буду ждать продолжение. Удачи.
Спасибо, Пётр! Да, проект долгий, хотя планирую закончить к лету, как пойдет.
Игорь, Андрей, Александр, спасибо! Цитата: Володя, привет.
Как говорили в моем, увы, уже далеком детстве - ЧЁТКО!!!
Запредельно аккуратно, выверено, цвета подобраны отлично, в общем все вроде хорошо.
Рискуя нарушить стройный гул одобрительных (заслуженных) возгласов, замечу, что покраску
лица пора усложнять. Лица выглядят однотонно, оттенки разные, но сути дела это не меняет.
Одежда выглядит гораздо лучше. Нужно устранить этот дисбаланс, и будет не просто хорошо,
а будет круто.
С уважением.
Антон, Руслан, Пётр, благодарю! Цитата: Браво, Володя! Лица у последних фигурок прям живые!
На мой взгляд широковато лезвие у шпаги, но это к производителю...
Антон, из последних моих работ больше всего, на мой взгляд, получилось лицо у гвардейского егеря.
Цитата: Владимир,привет! Присоединяюсь к мнению Антона, отличная работа! Для полной узнаваемости не хватает твоей фирменной подставки) Цитата: Владимир, здравствуйте.
Ну очень замечательная работа. Интересно, весь расчет будет или остановетесь на этой фигурке?
Отдельно отмечу описание, весьма полезное.
Руслан, Пётр, здравствуйте!
Сразу отвечу на два вопроса: фирменной подставки нет, так как планируется весь расчет с орудием на общей подставке. Буду постепенно расписывать и выставлять по одной фигурке, чтобы потом не грузить много фото.
Михаил, здравствуйте!
Замечательная работа!!!
Тоже всё смотрю на них, да не могу решить в цвета какого клуба или сборной расписать. У Вас они "чьих будут"?
Во время Наполеоновских войн Дания перешла к политике вооруженного нейтралитета с позиций силы, стараясь по возможности обезопасить свои наиболее крупные торговые суда, для чего каждое из них следовало под конвоем военного корабля. Осуществлялось это с целью исключить возможность досмотра судов представителями иностранных держав. Когда Англия, опомнившись от первого потрясения, вновь взяла в свои руки контроль над Ла-Маншем, англичане стали рассматривать датский торговый флот как флот недружественного государства. Ведь ни для кого не являлось тайной, что корабли Дании часто выполняли поручения французов либо ходили по тем маршрутам, на которые у них не было лицензии в мирное время. Это приводило к многочисленным столкновениям, в которых наибольшую активность проявлял датский конвойный корабль – фрегат «Фрейя».
Выдвижение на первый план мировой политики фигуры Наполеона привело к возникновению ряда новых, хотя и непрочных союзов. Так, в 1800 году между Францией и Россией был заключен договор о закрытии всех европейских портов для английских судов. Год спустя Дания попала в затруднительное положение, когда Англия потребовала от нее выхода из союза вооруженного нейтралитета, который страна только что заключила со Швецией и Россией. Требование это недвусмысленно подкрепляло присутствие английской эскадры в составе 53 кораблей – 20 из них были линейными, – вставшей на рейд 21 марта 1801 года возле замка Кронборг.
Поскольку Дания отказалась идти на уступки, на рейде Копенгагена 2 апреля произошла битва. Датский флот еще не был переоснащен после зимы, и шансы его на победу над британской эскадрой во главе с морским героем, вице-командующим английским флотом лордом Нельсоном, были невелики. В ходе битвы, сочтя, по-видимому, свои потери слишком значительными, командующий британским флотом дал на своем корабле сигнал к прекращению сражения. История гласит, что Нельсон приставил подзорную трубу к своему незрячему глазу, так что не мог видеть сигнала, и продолжал битву до тех пор, пока датский кронпринц не признал свое поражение и не согласился выполнить требования англичан.
После этого поражения Дания вернулась к политике оборонительного нейтралитета. Следующие годы прошли под знаком заключения новых мирных соглашений и – их нарушений. Наполеон добивался все более крупных успехов, и, когда в 1806 года после громких побед, одержанных его войсками в Германии, он провозгласил полную континентальную блокаду Англии, в отношении Дании история повторилась. Англия в ответ запретила судам нейтральных стран пользоваться маршрутами и гаванями, закрытыми для британских кораблей. И Франция, и Англия одновременно поставили Дании ультиматумы, так что она должна была, наконец, определить, на чьей она стороне. В результате, несмотря на отчаянные усилия датской дипломатии и различные ухищрения, на которые пускался кронпринц, Англия, потеряв терпение, в 1807 году подвергла Копенгаген обстрелу с моря, после чего захватила весь датский флот. Тогда Дания присоединилась к Наполеону и продолжила боевые действия на море – правда, в весьма ограниченном объеме, – узаконив каперство и наскоро отстроив новый флот, состоявший из малых канонерок.
После этих драматических событий главной внешнеполитической задачей Дании по-прежнему оставалось сохранение своего территориального статус-кво. Тем не менее, по мере того как военное счастье изменяло Наполеону, надежды на это становились все более призрачными. И хотя союзническая коалиция предложила Дании присоединиться к ней, королевство ничего от этого предложения не выигрывало, ибо оно предусматривало уступку Данией Норвегии в пользу Швеции.
Последние сражения происходили в Гольштейне в конце 1813 года и окончились для союзника Наполеона полным фиаско – Глюккштадт пал. Мир, заключенный в Киле в январе 1814 года, решил судьбы Дании и Норвегии. И хотя в мае того же года Норвегия попыталась провозгласить себя независимым государством с собственной либеральной конституцией и Кристианом Фредериком (будущий король Дании Кристиан VIII) в качестве регента, однако с благословения стран-победительниц она стала частью шведского королевства. Тем не менее король Швеции признал новую конституцию страны и пошел на предоставление Норвегии права на относительно полное самоуправление.
В дальнейшем в качестве компенсации за Норвегию Дания получила некоторые бывшие шведские владения в Северной Германии. Однако на них претендовала также Пруссия, и Дания уступила права на них в обмен на небольшое герцогство Лауэнбург. Прежние же норвежские территории – Фарерские острова и Исландия оказались теперь в еще более прочной зависимости от Дании.
Когда представители великих держав и малых стран собрались в 1814 году на конгресс в Вене, Фредерик VI испытывал серьезные опасения по поводу дальнейшего существования Дании. Дело в том, что аппетиты наполеоновского экс-маршала, а ныне шведского монарха и союзника России Карла Юхана не ограничивались одной Норвегией, а распространялись также и на датские острова. Поскольку датский вопрос значился отнюдь не первым в повестке дня Венского конгресса и ситуация складывалась довольно неясно, неожиданное возвращение Наполеона с Эльбы стало для датской стороны настоящим подарком. Оно сплотило правительства различных стран и активизировало стремление союзнической коалиции к привлечению в свои ряды новых членов. Приглашение войти в ее состав получила и Дания. Стало очевидным, что ни Англия, ни Россия не заинтересованы в исчезновении с политической карты балтийского региона малого буферного государства, каким являлось датское королевство.
После повторного разгрома Наполеона и его ссылки на далекий остров Св. Елены в Атлантическом океане в Вене были возобновлены попытки «реставрации» Европы. В основу были положены три принципа: принцип status-quo, что означало стремление к воссозданию ситуации, сложившейся в Европе в 1792 году, до начала Наполеоновских войн; принцип легитимности, в соответствии с которым князьям возвращались по большей части все принадлежавшие им некогда территории; принцип равновесия в отношениях между великими державами. Достигнутое в результате равновесие сил продолжало сохраняться с небольшими отклонениями вплоть до 1848 году. Государство-лилипут Дания если к кому и тяготело в этот период, так это к России.
Традиции партизанской войны у испанского народа ведут свое начало еще со времен двухсотлетней борьбы испанцев с римлянами, когда прославился партизанский вождь Вириат, и были еще более укреплены в эпоху Реконкисты, во время восьмивековой борьбы испанцев против арабского владычества. Испанский крестьянин – прирожденный партизан в силу самих условий его жизни. Крепкий и выносливый, настойчивый и смелый, живущий обычно в нищете и способный, поэтому легко переносить самые большие лишения; привычный в обращении с оружием и легко хватающийся за него для защиты своей семьи, чести и свободы; проникнутый, наконец, глубоким чувством собственного достоинства, гордости и независимости, – такой народ не мог дешево продать свою свободу и подчиниться игу французского захватчика. Население целых провинций, бралось за оружие и вело партизанскую войну. Каждый округ формировал свой партизанский отряд для защиты своей территории и участия в общей обороне. В отряды входило не только все мужское население, но нередко и женское. Партизаны выбирали из своей среды начальника отряда и подчинялись общему руководству местных хунт. По мере того как борьба затягивалась, герильи превратились в постоянные отряды, составленные из остатков разбитых испанских армий, бывших контрабандистов, крестьян, монахов, студентов и др. Герильеры опирались на целые округа и «представляли основу фактического вооружения народа». Отряды были различны по своей численности – от нескольких десятков и даже единиц доходя до нескольких тысяч человек (особенно к концу войны). Численность одного и того же отряда менялась в зависимости от его военного счастья, то, уменьшаясь, то увеличиваясь. Очень крупные отряды были у наиболее прославленных вождей герильи: Мины, Эмпессинадо, Ласи, Вильякампы и др. Все население являлось резервом герильеров, и каждый раз, когда предстояла какая-нибудь крупная или сложная операция, из народной массы выходили сотни и тысячи смельчаков, которые присоединялись к партизанам на время операции, а затем так же быстро возвращались к своим обычным занятиям. Герильеры прекрасно знали местность, в которой им приходилось действовать, все ее выгодные и невыгодные позиции: леса, горы, ущелья, холмы, рощи и т. д. Кроме того, к их услугам было и население, следившее за каждым шагом французов и поставлявшее партизанам тысячи добровольных разведчиков. Тьебо жаловался, что герильеры «имели на своей стороне все население и вследствие этого знали заранее все наши намерения и каждое наше движение, в то время как свои собственные действия им удавалось скрывать от нас с легкостью, приводящей в отчаяние». Действительно, ни посулами, ни угрозами французы не могли добиться от испанского населения сведений относительно партизан, хотя для получения их они нередко прибегали к пыткам.
Герильеры не вели регулярных сражений с французской армией: они их не могли выдерживать как в силу отсутствия военных знаний у большинства командиров, так и вследствие недостаточной дисциплинированности бойцов, отсутствия опыта и навыков регулярной войны. Но «сила национального восстания заключается не в регулярных боях, а в малой войне, в обороне городов, в перерыве коммуникаций противника». А тут испанцы показали себя мастерами! Они вели войну на истребление противника, войну, не ограниченную во времени, но постоянную, без отдыха и передышки, войну неожиданностей, ловушек, засад. Им важно было не столько удержать определенное поле боя, сколько уничтожить побольше своих врагов. Они убивали одиночных французских солдат, захватывали курьеров, прерывали французские коммуникации, всячески мешали снабжению войск и сбору контрибуции с населения, захватывали обозы, истребляли или брали в плен небольшие отряды, а иногда и значительные вражеские соединения. Герильеры жестоко расправлялись с предателями родины, служившими врагу. Мина даже издал приказ о расстреле всякого, кто подчинится распоряжениям французских властей, не будучи принужден к этому силой оружия. Герильеры уделяли внимание и мелкой и крупной добыче: случалось, что они захватывали французских генералов, как, например коменданта Синдад Родрига и вице-короля Наварры.
Эта война страшно истощала французскую армию. «Так как ни один приказ, ни одно письмо не может быть отправлено без сопровождения 150 или 200 солдат, – писал маршал Мармон, – ни одна порция продовольствия не может быть добыта без непосредственного применения внушительной силы, то все войска непрерывно находятся в движении, и они утомляются на самом деле больше, чем во время кампаний, хотя кажется, что они спокойно пребывают на одном месте». Эта необходимость постоянно употреблять значительную часть войск для поддержания «спокойствия» в «завоеванной» стране очень раздражала генералов и ставила их в безвыходное положение. Так, маршал Мармон не решался снять необходимых ему для кампании 7 тыс. солдат с тех постов, на которых они были расставлены для поддержания «порядка» в стране, так как боялся, что это приведет к «потрясению всей страны и потере всех средств существования» французской армии.
Справиться с партизанами французы были совершенно не в состоянии: партизаны были неуловимы. По образному выражению Вальтера Скотта, преследовать герильеров было «делом столь же безнадежным, как гоняться за ветром, а пытаться окружить их – то же, что черпать воду решетом». Приступая к какой-нибудь операции, герильеры всегда обеспечивали себе преимущество в борьбе – превосходство в количестве бойцов или более выгодные позиции. Они всегда нападали неожиданно и брали врага врасплох. Если им случалось встретиться с более сильным врагом, они моментально рассеивались и исчезали. Но и в таком случае они отнюдь не отказывались от борьбы. Наоборот, они так же быстро собирались снова, перегруппировывались, перестраивали свои планы нападения и кончали всегда тем, что преследовали своих преследователей.
В борьбе против партизан и скрывавших их и помогавших им жителей французы прибегали к чудовищным жестокостям. Сульт издал прокламацию, в которой угрожал поступать с герильерами не как с солдатами регулярной армии, а как с бандитами. Тьебо, этот «гуманный» оккупант, который выставил своим лозунгом в отношении непокорного испанского населения – «convaincre pour vaincre» (убедить, чтобы победить), который осуждал бесполезные жестокости других генералов, пытавшихся подчинить испанцев только путем террора, писал: «Война армий имеет свои законы; война народов их не имеет. Поэтому всякое население, которое ведет войну, ставит себя тем самым вне закона, и не действовать по отношению к нему согласно этому принципу значит пожертвовать своей армией». Рассуждая в соответствии с этим принципом, Тьебо оправдывал зверские расправы французской армии над испанским и португальским населением. Сам он в поисках разведчиков во время своих карательных кампаний против партизан поступал обычно так: входя в деревню, он вызывал к себе отцов самых многочисленных семейств и, угрожая расстрелом их жен и детей, которых он оставлял у себя в качестве заложников, вынуждал этих крестьян к даче нужных ему сведений. Он исходил при этом из следующего рассуждения: «Глава большой семьи всегда является хорошим отцом, и нет ничего, чем бы хороший отец не пожертвовал ради сохранения своих детей». Такие невероятные по своей гнусности рассуждения и поступки со стороны генерала, который являлся не самым жестоким среди других представителей французского командования, показывают, что зверские расправы в отношении испанского населения, как и организованное ограбление его, являлись не эпизодами, а методической системой всей военной практики французской армии в Испании. Обладатели более кровожадного, чем у Тьебо, темперамента, как, например гененерал д'Арманьяк, ставили в центре города виселицы, на которых постоянно раскачивались трупы повешенных партизан, причем, когда семьям погибших удавалось взять тела своих близких и похоронить их, сейчас же вешались другие жертвы, независимо от того, в чем они обвинялись, – лишь для того, чтобы виселицы не оставались пустыми и всегда внушали населению соответствующий страх. Деревни и города, оказывавшие французам сопротивление, подвергались жестоким репрессиям. Деревни сжигались, города разрушались. Солдаты грабили, насиловали, убивали. Попадавшие в плен партизаны и население, заподозренное в оказании им помощи, подвергались чудовищным пыткам.
И все же за шесть лет французской оккупации Наполеону и его армии так и не удалось внушить страх испанскому народу. Наоборот, все творимые зверства и насилия вызывали у испанцев еще большую ненависть, еще большую решимость изгнать захватчиков из своей земли, еще большее усиление активности герильеров.
Никакие поражения не могли сломить мужество героического испанского народа, сломить его волю к сопротивлению. Даже пленные испанцы поражали победителей своей гордой осанкой, взглядом, полным гнева и ненависти. Не испанцы, а французы испытывали страх. Испания показала миру, что великой армии Наполеона можно не только сопротивляться, но и бить ее и побеждать.
Александр, Юборг, спасибо!
Цитата:
Владимир, это большой и интересный проект. С нетерпением буду ждать продолжение. Удачи.
Спасибо, Пётр! Да, проект долгий, хотя планирую закончить к лету, как пойдет.
Александр, привет!
Интересная зарисовка, редкий сюжет и хорошая роспись!!
Занимательно!!!
Михаил, Виктор, большое спасибо!)
Игорь, Андрей, Александр, спасибо!
Цитата:
Володя, привет.
Как говорили в моем, увы, уже далеком детстве - ЧЁТКО!!!
Запредельно аккуратно, выверено, цвета подобраны отлично, в общем все вроде хорошо.
Рискуя нарушить стройный гул одобрительных (заслуженных) возгласов, замечу, что покраску
лица пора усложнять. Лица выглядят однотонно, оттенки разные, но сути дела это не меняет.
Одежда выглядит гораздо лучше. Нужно устранить этот дисбаланс, и будет не просто хорошо,
а будет круто.
С уважением.
Поэкспериментируем))
Антон, Руслан, Пётр, благодарю!
Цитата:
Браво, Володя! Лица у последних фигурок прям живые!
На мой взгляд широковато лезвие у шпаги, но это к производителю...
Антон, из последних моих работ больше всего, на мой взгляд, получилось лицо у гвардейского егеря.
Цитата:
Владимир,привет! Присоединяюсь к мнению Антона, отличная работа! Для полной узнаваемости не хватает твоей фирменной подставки)
Цитата:
Владимир, здравствуйте.
Ну очень замечательная работа. Интересно, весь расчет будет или остановетесь на этой фигурке?
Отдельно отмечу описание, весьма полезное.
Руслан, Пётр, здравствуйте!
Сразу отвечу на два вопроса: фирменной подставки нет, так как планируется весь расчет с орудием на общей подставке. Буду постепенно расписывать и выставлять по одной фигурке, чтобы потом не грузить много фото.
Пётр, приветствую!
Мне очень понравилась миниатюра, красивая, аккуратная роспись, яркие цвета, фактурная подставка.)
"Очень мало что смог найти про него в сети. Только то, что он в одиночку бросился в атаку на англосаксов и погиб. Вот такой вот подвиг."
Скорее, безрассудный поступок, горячая рыцарская кровь))
Михаил, спасибо!
Виктор, большое спасибо!
Михаил, здравствуйте!
Замечательная работа!!!
Тоже всё смотрю на них, да не могу решить в цвета какого клуба или сборной расписать. У Вас они "чьих будут"?
Руслан, Пётр, Антон, благодарю!
Цитата:
...Насколько мы поняли, мастер отливает фигурки сам...
Отливает то может и сам, но по факту, это миниатюра известного производителя.
Александр, Сергей, спасибо, коллеги!)
Александр, Игорь, спасибо большое!
Руслан, Пётр, здравствуйте!
Благодарю!!
Антон, Сергей, спасибо!)
Во время Наполеоновских войн Дания перешла к политике вооруженного нейтралитета с позиций силы, стараясь по возможности обезопасить свои наиболее крупные торговые суда, для чего каждое из них следовало под конвоем военного корабля. Осуществлялось это с целью исключить возможность досмотра судов представителями иностранных держав. Когда Англия, опомнившись от первого потрясения, вновь взяла в свои руки контроль над Ла-Маншем, англичане стали рассматривать датский торговый флот как флот недружественного государства. Ведь ни для кого не являлось тайной, что корабли Дании часто выполняли поручения французов либо ходили по тем маршрутам, на которые у них не было лицензии в мирное время. Это приводило к многочисленным столкновениям, в которых наибольшую активность проявлял датский конвойный корабль – фрегат «Фрейя».
Выдвижение на первый план мировой политики фигуры Наполеона привело к возникновению ряда новых, хотя и непрочных союзов. Так, в 1800 году между Францией и Россией был заключен договор о закрытии всех европейских портов для английских судов. Год спустя Дания попала в затруднительное положение, когда Англия потребовала от нее выхода из союза вооруженного нейтралитета, который страна только что заключила со Швецией и Россией. Требование это недвусмысленно подкрепляло присутствие английской эскадры в составе 53 кораблей – 20 из них были линейными, – вставшей на рейд 21 марта 1801 года возле замка Кронборг.
Поскольку Дания отказалась идти на уступки, на рейде Копенгагена 2 апреля произошла битва. Датский флот еще не был переоснащен после зимы, и шансы его на победу над британской эскадрой во главе с морским героем, вице-командующим английским флотом лордом Нельсоном, были невелики. В ходе битвы, сочтя, по-видимому, свои потери слишком значительными, командующий британским флотом дал на своем корабле сигнал к прекращению сражения. История гласит, что Нельсон приставил подзорную трубу к своему незрячему глазу, так что не мог видеть сигнала, и продолжал битву до тех пор, пока датский кронпринц не признал свое поражение и не согласился выполнить требования англичан.
После этого поражения Дания вернулась к политике оборонительного нейтралитета. Следующие годы прошли под знаком заключения новых мирных соглашений и – их нарушений. Наполеон добивался все более крупных успехов, и, когда в 1806 года после громких побед, одержанных его войсками в Германии, он провозгласил полную континентальную блокаду Англии, в отношении Дании история повторилась. Англия в ответ запретила судам нейтральных стран пользоваться маршрутами и гаванями, закрытыми для британских кораблей. И Франция, и Англия одновременно поставили Дании ультиматумы, так что она должна была, наконец, определить, на чьей она стороне. В результате, несмотря на отчаянные усилия датской дипломатии и различные ухищрения, на которые пускался кронпринц, Англия, потеряв терпение, в 1807 году подвергла Копенгаген обстрелу с моря, после чего захватила весь датский флот. Тогда Дания присоединилась к Наполеону и продолжила боевые действия на море – правда, в весьма ограниченном объеме, – узаконив каперство и наскоро отстроив новый флот, состоявший из малых канонерок.
После этих драматических событий главной внешнеполитической задачей Дании по-прежнему оставалось сохранение своего территориального статус-кво. Тем не менее, по мере того как военное счастье изменяло Наполеону, надежды на это становились все более призрачными. И хотя союзническая коалиция предложила Дании присоединиться к ней, королевство ничего от этого предложения не выигрывало, ибо оно предусматривало уступку Данией Норвегии в пользу Швеции.
Последние сражения происходили в Гольштейне в конце 1813 года и окончились для союзника Наполеона полным фиаско – Глюккштадт пал. Мир, заключенный в Киле в январе 1814 года, решил судьбы Дании и Норвегии. И хотя в мае того же года Норвегия попыталась провозгласить себя независимым государством с собственной либеральной конституцией и Кристианом Фредериком (будущий король Дании Кристиан VIII) в качестве регента, однако с благословения стран-победительниц она стала частью шведского королевства. Тем не менее король Швеции признал новую конституцию страны и пошел на предоставление Норвегии права на относительно полное самоуправление.
В дальнейшем в качестве компенсации за Норвегию Дания получила некоторые бывшие шведские владения в Северной Германии. Однако на них претендовала также Пруссия, и Дания уступила права на них в обмен на небольшое герцогство Лауэнбург. Прежние же норвежские территории – Фарерские острова и Исландия оказались теперь в еще более прочной зависимости от Дании.
Когда представители великих держав и малых стран собрались в 1814 году на конгресс в Вене, Фредерик VI испытывал серьезные опасения по поводу дальнейшего существования Дании. Дело в том, что аппетиты наполеоновского экс-маршала, а ныне шведского монарха и союзника России Карла Юхана не ограничивались одной Норвегией, а распространялись также и на датские острова. Поскольку датский вопрос значился отнюдь не первым в повестке дня Венского конгресса и ситуация складывалась довольно неясно, неожиданное возвращение Наполеона с Эльбы стало для датской стороны настоящим подарком. Оно сплотило правительства различных стран и активизировало стремление союзнической коалиции к привлечению в свои ряды новых членов. Приглашение войти в ее состав получила и Дания. Стало очевидным, что ни Англия, ни Россия не заинтересованы в исчезновении с политической карты балтийского региона малого буферного государства, каким являлось датское королевство.
После повторного разгрома Наполеона и его ссылки на далекий остров Св. Елены в Атлантическом океане в Вене были возобновлены попытки «реставрации» Европы. В основу были положены три принципа: принцип status-quo, что означало стремление к воссозданию ситуации, сложившейся в Европе в 1792 году, до начала Наполеоновских войн; принцип легитимности, в соответствии с которым князьям возвращались по большей части все принадлежавшие им некогда территории; принцип равновесия в отношениях между великими державами. Достигнутое в результате равновесие сил продолжало сохраняться с небольшими отклонениями вплоть до 1848 году. Государство-лилипут Дания если к кому и тяготело в этот период, так это к России.
Андрей, привет!
Просто? Да не просто, а очень красиво!!
Руслан, привет!
Работа - класс!!!