***
Парирую промозглою порой
Пирующего холода удар,
Но ветер, заразительно сырой,
Пропитывает моросью мой шарф.
Ещё вчера чернильная черта
Вечерний окаймляла небосвод,
Приметствуя о празднике зонта
И времени проулочных болот.
Стихийный рынок зябнущих старух,
В стеклянных банках летний урожай.
Случайный покупатель, нем и глух,
Уходит, а ему во след брюзжат
Про слякоть, ревматизм и молоко,
Внезапно ставшее «не по зубам»,
И про мента, что пишет протокол
Тому, который не туда не там.
С толпой таджикских жалких мужиков
Соседствует расколотый арбуз.
Южан не тянет в лоно кишлаков,
А я б не прочь в когдатошний Союз.
Занудство мыслей охлаждает дождь,
Рука спешит в спасительный карман,
Коньяк во фляжке – благостная ложь,
Глоток-другой и жизнь опять – charmant.
Парирую промозглою порой
Пирующего холода удар,
Но ветер, заразительно сырой,
Пропитывает моросью мой шарф.
Ещё вчера чернильная черта
Вечерний окаймляла небосвод,
Приметствуя о празднике зонта
И времени проулочных болот.
Стихийный рынок зябнущих старух,
В стеклянных банках летний урожай.
Случайный покупатель, нем и глух,
Уходит, а ему во след брюзжат
Про слякоть, ревматизм и молоко,
Внезапно ставшее «не по зубам»,
И про мента, что пишет протокол
Тому, который не туда не там.
С толпой таджикских жалких мужиков
Соседствует расколотый арбуз.
Южан не тянет в лоно кишлаков,
А я б не прочь в когдатошний Союз.
Занудство мыслей охлаждает дождь,
Рука спешит в спасительный карман,
Коньяк во фляжке – благостная ложь,
Глоток-другой и жизнь опять – charmant.